Накопилось за зиму у меня маршрутов. И вот что интересно — чем больше наваливается всяких скучных дел, тем сильнее работает фантазия в редкие минуты отдыха. И несёт она меня по нашим степям, то и дело стукая коленками о дикие скалы, пугая влажной теменью пещер и гротов, окуная в кристально-чистые озёра карьеров.  Удивительно, сколько же в этих степях неизведанного и интересного!

Вот и в этот раз, перечитывая чудесный рассказ Эмиля Сокольского «Закаты», я почувствовал непреодолимое желание побывать на Северском Донце именно в описанных местах. И вдруг всё сложилось; и уже мы мчимся по трассе в косых лучах низкого солнца, не способного пока ещё растопить снежные «закрома» костлявых лесополос. Наша группа — первая; вторая присоединится к нам позже. Мы все, с точки зрения обывателя, немного сумасшедшие; наш вывих — любовь к родному краю, не приносящая ничего материального. И при этом каждый из нас понимает эту любовь немного по-своему, но это и здорово — в результате дополняем друг друга.

Опасливо поглядываем на облизываемую лучами солнца землицу — если размякнет, «фигурное катание» на просёлочных дорогах нам обеспечено. Пока грунт держит, мы спешим в самую далёкую точку маршрута, чтобы уже оттуда неторопливо и обстоятельно «прочёсывать» местность. Но проехать мимо громадного карьера — это выше всяких сил; в стенках карьера можно увидеть много интересного, даже издалека; поэтому мы горохом высыпаем из машины, форсируем несколько преград — придорожный отвал с предупреждающей табличкой и снежный «язык», уже утративший свою былую белоснежность, и осторожно подходим к довольно высокому обрыву.

Под внушительной толщей бурых суглинков виднеются каменные ряды песчаников Донецкого кряжа. Суглинки рыхловатые, довольно легко размываемые дождями — гулять под такими обрывами я бы не стал. Однако, в них много интересного, они — пыль ледников, в которой довольно часто находят кости крупных млекопитающих.

Однако, внутри карьера меня больше всего заинтересовали простые кучи всё тех же суглинков, аккуратно вываленные самосвалами на дне. Я поклонник фотографий Яна Артруса-Бертрана, и пропустить подобные картинки с высоты птичьего полёта просто не в силах.

Хорошо, что мы быстренько взяли себя в руки, прыгнули в машину и рванули дальше.  И тут же снова остановились. Ну как такое пропустить!  Слева — Северский Донец в зимнем убранстве — ледяном кружеве.

Тут же и гора Шпиль из рассказа, собственной персоной; правда, малость пока однотонна, ну да время такое, ничего, уже скоро всё расцветёт и зазеленеет!

А справа — в степь уходит горная цепь. А невдалеке расположился элеватор внеземного вида, и машинный двор, облагороженный цистернами с соляркой (я сознательно не пишу «МТС») — здесь ещё можно снимать фильмы про «счастливый освобождённый труд» прошлого столетия. Мы как бы вернулись в прошлое. Граница между XX и XXI веками осталась в нескольких километрах от нас на юг; вместе с сотовой связью, Интернетом и «Магнитами». А здесь всё, как было 50 лет назад. Любопытно это всё, конечно, но людей жалко.

Опять прыгаем в машину, ныряем в глубокую балочку, выныриваем, медленно едем через хутор Нижнекалинов, вертя головами по сторонам. Хутор основан был в начале XVIII века, как и большинство здешних населённых пунктов. Уточню — и раньше тут были казачьи поселения, но после подавления булавинского восстания берега Донца обезлюдели, все населённые пункты были стёрты с лица земли.

Чем дальше за хутор, тем сильнее впечатляет окружающая природа. Скальная гряда, высотой более двадцати метров, круто спускающаяся к реке на противоположной стороне, неумолимо притягивает взгляд.

А любое подобие дороги манит — ну пройдись-прогуляйся, ведь с каждым новым шагом тебе будут открываться новые красоты! Трудно держать себя в руках и не уйти в эти пространства; это заметно и по моим спутникам. Всё же стискиваем зубы и лезем в машину.

Ещё совсем немного, и мы у цели — скалы Безымёнки. Разделяемся на две группы: «Донские Зори» сразу направляются обходить скалу по верху, а «Меотида» — по низу, по берегу.

Вспугиваем пару орлов, которые величаво описывают круг и скрываются за скалой. Очень крупные птицы, не орланы-белохвосты, похожи на беркутов. Но я не специалист, и могу ошибаться.

А перед глазами — опять немыслимые природные палитры. Скалы покрыты лишайниками и птичьим помётом, что придаёт обычным желтоватым песчаникам очень необычный вид и фактуру. А в замёрзшей воде Донца отражается ярко-синее небо, и среди этой синевы  рассыпаны блестящие снежные пятна. Фотография не передаёт и сотой доли впечатлений, которые возникают здесь.

А вот и поворот Донца. В XVI-XVII веках — идеальное место для разбойничих ватаг. Пробирается купеческое судно среди донецких мелей и перекатов; совсем немного осталось до Дона-Батюшки. Но на высоких скалах левобережья уже горят сигнальные костры, а впереди — поворот реки, да не простой — вода здесь натыкается на твёрдую гряду песчаников, пытается пробиться сквозь них, бурлит, вымывает глубокое «корыто», пытаясь докопаться до слабых пород. Никуда не денешься — здесь можно проплыть только под самой скалой. Но тут река уже перегорожена цепями, которые поднять со дна — дело минут. И купеческому судну уже ничто не поможет — как только уткнётся в цепи, сразу вода прижмёт его к скалам, и бери его голыми руками. Можно даже со скалы на борт запрыгивать.

А для бывалых и осторожных купцов тут природой припасено немало укромных мест, где можно незаметно притаиться разбойничьим судам — и с одного, и с другого берега. Интересно, что название хутора Западный, расположенного на правобережье, неправильное. Он в старину назывался Западной, в память об орудовавших тут разбойничках.

Спускаемся с северной стороны скалы. Тут — теневая сторона, царство мхов.  Скала уходит под воду, вернее, под лёд, по которому её не обойти, в любой мороз. Опасное место. Тут же и скопление небольших торосов.

И опять — потрясающее сочетание ритмов и цвета. Сколько же тут красивых микросюжетиков! Или я просто стосковался по природе за эту зиму?

Не удержался от съёмки простенького, но красивого вида с тростниками. Только лишь для того, чтобы форму поддержать, а то что-то кнопки на камере путать стал — пока спускался к реке, случайно отснял ужасное видео в стиле Ларса фон Триера. Просмотрел, содрогнулся, стёр...

Подробно изучивши северную часть скалы, мы направились на смену нашим коллегам, обследовать снизу западную. Меня в который раз поразило, насколько же похожи эти скалы на Кутовские, под Краснодонецкой.

Только здесь больше птичьего помёта и больше лишайников. Насчёт помёта между нами разгорелся спор: мне показалось, что представленные нашему вниманию объёмы не под силу двум орлам, даже таким большим. Но эта тема неожиданно была исчерпана стайкой голубей, шумно взлетевших над нашими головами. Если ранее я предполагал, что здесь где-то находится орлиное гнездо, то сейчас стало ясно, что, скорее всего, здесь находится орлиная столовая.

На высоте около двух метров обнаружился небольшой грот, в котором легко мог бы поместиться взрослый человек. Однако, вся скала со строны Донца, грубо говоря, представляет собой огромный грот, вымытый водой. Я попытался прикинуть, насколько же нависает козырёк; получилось около 6 метров. Когда-нибудь всё это рухнет.

Отличительная особенность этой скалы — несколько ниспадающих горизонтов серых глинистых сланцев. Такого нет на Кутовских скалах.

В самом дальнем гроте из трещин пробиваются подземные воды, превращённые морозом в сосульки. Здесь есть необычная деталь — сочащаяся вода явно насыщена солями кальция, которые образовали на стенках любопытные натёчные образования.

Эх, время уходит — короток ещё день; а у нас впереди ещё множество объектов, где мы должны обязательно побывать! Прощаемся со скалой Безымёнкой, лелея мечту вернуться сюда на пару деньков, чтобы встретить тут закат, да посидеть на тёплых, прогретых камнях до самой темноты и звёздного неба.

Признаюсь, я сперва не заметил, что в каменных выступах скалы угадываются головы разных зверей. Вот друзья замечают голову льва, а у меня сразу стойкий образ — вдохновенный павиан!

А этот выступ единодушно был определён, как морда носорога.

Возвращаемся к машине. Свежий воздух и положительные эмоции сделали своё дело — нам нестерпимо хочется есть. Решаем проехать вдоль берега и выбрать место по-романтичней. Такое находится весьма быстро — со столиком и лавочками, под красивым дубом на обрывистом берегу реки. Мусора — минимум миниморум.

Столик ломится от яств; подкрепляемся, но не перстаём бродить со снедью в руках и даже фотографировать. Признаюсь, первоначально я снял этот пейзаж на бутерброд.

На сухих листьях дуба висят оранжевые пупырчатые шарики и бурые шишечки, похожие на шишки хмеля. Дивимся на них.

Алексей тут же вспоминает их название — галлы; их создатели — насекомые, называемые дубовой орехотворкой. Орехотворка откладывает яйцо в дубовый лист, и дерево само формирует вокруг вылупившейся личинки вот такое новообразование. Шарики эти широко используются в народной медицине, и ещё называются чернильными орешками. Они содержат убойную дозу дубильного вещества — танина. Из этих орешков издревле делали чрезвычайно стойкие чернила, которые не выгорают столетиями (читатели постарше помнят продавашийся в 70-х годах набор «Юный химик», где из танина и железного купороса юные экспериментаторы получали чернила, которые не отстирываются); соком пропитывали мебель, которая не портится веками — и всё это благодаря неким мелким перепончатокрылым с паразитическими наклонностями!

 А вот и Закаты — горы из рассказа, получившие название от того, что по вечерам отбрасывают на Донец длинные тени.

Волнуемся: вторая группа что-то запаздывает; по времени они уже должны быть с нами. Сотовой связи здесь нет никакой — ни на вершине скалы, ни у реки.  И тут каким-то невероятным образом в телефон пробивается смс-ка: «Скинь координаты!». Возможности такой нет, и мы резво катимся в хутор. Сотовой связи нет и здесь. На выезде замечаем какое-то циклопическое сооружение на высоком берегу. Тут же нас ждёт Андрей со своей командой, и далее путешествие продолжается уже в полном составе.

Проезжаем мимо хуторского кладбища к ранее замеченному сооружению. Это остатки сгоревшей мельницы.

Добротно сложенная из пластушки, она и сейчас впечатляет. Её руины поразительно напоминают остатки древней кавказской крепости.

С высокого мыса, где мы стоим, хорошо виден рыбак на льду. Как он туда попал — непонятно, ведь между льдом и берегом явственно чернеет закраина. Обращаясь к друзьям, шучу: «Видно, вплавь добирался — видите дорожку мокрую?» Но тут рыбак выхватывает из лунки здоровенную рыбину, и небрежно бросает её на лёд. И только тогда мы замечаем, что это не первая, и не самая крупная добыча — на льду чернеет ещё парочка толстеньких, упитанных рыбасиков. Да, интересна и добычлива рыбалка по последнему льду, но и опасна — сам пару раз нырял по весне под лёд, больше не тянет.

Едем к следующем пункту намеченного маршрута. Это балка, на первый взгляд ничем не примечательная. А вот и нет. Здесь граница Донецкого кряжа. А она по его периметру покрыта породами мелового периода, в которых можно найти много интересного. От палеонтологии до археологии. С последней, конечно, мы ограничены только поверхностной, визуальной разведкой, но за прошедшие годы исследований даже и таким образом много чего понаходили, зафиксировали, описали и передали в Минкульт, как «объекты, обладающие признаками памятников истории». Министерством на этот год уже запланирована совместная экспедиция на несколько из них, с профессиональными учёными. Так что «выхлоп» от наших исследований налицо.

А эта балка наверняка привлекала внимание людей. Здесь в мергелях мелового периода находятся стяжения кремнезёма — проще говоря, кремниевые желваки — материал для изготовления орудий труда и охоты, начиная с каменного века.

Прочёсываем склоны, и вскоре обнаруживаем кремни. Такое стяжение почти всегда образуется вокруг какой-нибудь «дохлости», и мы из любопытства раскалываем один из желваков. Выглядит потрясающе, но что это — не знаю. Предполагаю, что деформированные скорлупки морских ежей.

Мергели торчат из склона, но именно этот горизонт скучен и печален — в нём я ещё ничего не находил, постоянно сталкиваясь в поездках. А вот ниже должны располагаться очень интересные слои, которые, увы, тут нигде не обнажаются.

Переходим на другую сторону балки, южную. Она более низкая, и идёт не прямо, а какими-то западинами. От хождения по высокой траве и уворачивания от колючих кустов шиповника становится очень жарко. Алексей находит кремниевую пластинку, тонкий отщеп. Я внимательно осматриваю края. Никаких следов обработки. Просто тонкая полупрозрачная пластинка кремня. Эх, не хватает мне знаний! Обязательно в этом году поучаствую в настоящих раскопках! И такая возможность, кстати, есть у каждого, кто приезжает в «Затерянный Мир» в Пухляковском.

Пластинка отправляется обратно в траву, и мы устремляемся к очередному обрывчику. В суглинках четырёхметрового обрыва ничего не замечаем и отправляемся к машинам.

На небольшом возвышении посреди днища балки неожиданно натыкаемся на группу камней. Камни — глыбы песчаника; они покрыты многочисленными непотревоженными слоями лишайников и выложены тут явно человеком. Опять же, это может быть всё, что угодно. Такие же камни, на террасе балки, мы видели в Верхнедонском районе, а нашёл их наш знакомый археолог во время плановой разведки. Он предполагает, что нашёл древнее святилище. Мы же просто фиксируем координаты, фотографируем. Передадим тем, кто имеет право копать. Но особых перспектив у этого объекта нет. Чтобы проводить здесь раскопки, нужен открытый лист, который даётся под конкретный памятник, а это ещё не памятник; чтобы он стал памятником, надо... И таких «надо» — на годы; плюс деньги, плюс научные интересы, плюс... Сплошные «плюсы», вытянувшиеся в такую цепочку, что образуют огромный минус...

Вечереет. Андрей из второй команды договорился о встрече с константиновскими краеведами. Мчимся в Константиновск.

Нас встречают в Константиновске, и мы неожиданно оказываемся на экскурсии. Я всегда испытывают глубокое уважение к подвижничеству и, к радости, часто встречаюсь с ним на просторах края. Вот и здесь, в небольшом магазинчике, среди всевозможной техники, установлен стенд, посвящённый Великой Отечественной войне, содержимое которого сделало бы честь даже крупному музею. А эти экспонаты за много лет были собраны Вячеславом Градобоевым, одним из наших радушных встречающих. Андрей первоначально ехал сюда за книгой Вячеслава — «На донском рубеже. 1942 год», которую в Ростове найти оказалось невозможным. В результате эта книга теперь есть у всех нас, и, читая её, я горжусь тем, что знаком с автором.

А после этого мы оказываемся в местном лицее, где расположился небольшой краеведческий музей — детище Василия Вегерина. Здесь множество экспонатов, и оторваться от рассматривания их трудно. Этот небольшой музей даёт полное представление о том районе, в котором мы находимся; всё систематизировано и очень, очень интересно.

Кроме экспонатов, здесь собраны самые разнообразные издания, посвященные Константиновскому району. Неожиданно я натыкаюсь на книгу Александра Ефимовича Матюхина «Бирючья Балка 2. Многослойный палеолитический памятник в бассейне Нижнего Дона», судорожно вчитываюсь в текст, смотрю карту и понимаю, что мы были именно в ней — уникальном, древнейшем памятнике каменного века. И что тот кусочек кремня, найденный Алексеем, был отбит человеческой рукой чуть ли не 40 000 лет назад. Нет, не жалко того, что он остался лежать среди травы. Я ведь прикасался к нему. И поэтому я был счастлив. Первая поездка 2015 года удалась на славу.

Copyright © 2015 Борис Панасюк