В тени старой абрикосы, спасаясь от полуденного пекла, расположились трое закадычных товарищей. Петро Ус – дородный, саженного роста, начисто бритый казачина, служивший по молодости в атаманском полку. Было время, когда стройный, ладно скроенный донец статью своей да орлиным взором разбивал сердца столичным барышням, ныне же объемистое пузо придавило его к земле, да и жинка Пелагея, в единый миг пресекла бы поползновения, охладив неуемный пыл чугунным сковородником. Рядом с ним развалился, покуривая глиняную носогрейку Василь Михалев, сосед Уса. Синие глаза, соломенная шапка волос да сухопарая фигура выдавали в нем верховца. В станице он осел сравнительно недавно. Говорил, мол, на родине москали совсем дожали, житья через их торговлю не стало. Казачков по миру пускают, обатрачивают и попробуй тронь, мигом за Уральские горы загремишь. Вот и съехал оттель, пока ветер без пуль. Терентий Брыков, высокий, нескладный парень с подвитым на горячем гвозде чубом, сидел чуть в стороне и мечтательно смотрел куда–то за реку, почесывая лысый подбородок. Там, где у приличных людей росла борода, у Терентия торчало несколько кривых черных волосков. Видать, бабка его, иль прабабка татарином прельстилась, от того и маялся их внук. Ну да народ хоть и хихикал втихомолку, а все ж не забижал его. Мало ли у кого какое горе.

Собрались они уж не в первый раз, и не заради того зеленого змия, что свил гнездо в четверти с горилкой. Какой там! Солнце в это лето палило так, что чернозем шел трещинами, а в Дону, как дед Никафон говорил, раки покраснели. Ходи по берегу собирай, да трескай. Одно плакался, что без соли, да без укропа с лавром они варились.

Приятели более всего любили перекинуться в картишки, всем прочим играм предпочитая «очко». Делу этому погода помешать никак не могла. Каждую субботу они, запасшись грошами и табачком, спешили на баз к Усу и, бывало, проигрывались друг дружке в пыль, ругались, иной раз и дрались, правда, не слишком крепко, так, больше чтоб досаду превозмочь. Однако ж, повздорив, всегда каялись и спешили замириться. На этот раз, дождавшись условленного срока и отведав знатного, крутобокого арбуза, ночевавшего в холодном подполе, без лишней суеты приступили к игре. Сдавал Василь.

— Слыхали, что дед вчерась учудил?

— …Еще…, — Терентий потянулся за картой и хитро прищурился, — Нет, а что? Опять попов ногайкой гонял? В прошлый раз его весь гарнизон таможни унять пытался. Вот потеха–то была…

— Еще давай… — Петро нахмурил брови, — да уж, дед тот еще хрукт. Помниться мне он как–то за упырями на охоту пошел. Пригрезилось старому, что это они, а никак не волки, пастухов у Городища заели… На цельные три дня пропал. Апосля явилси, в глине весь, да еще невесть в чем…

Михалев потянул карту, закусил губу, пробормотав «Своя рука – владыка»,

— Ну так оно то так, только и волков с той поры не слыхать…Он в ентот четверг на майдане, перед собором, баб пугал баснями о том, что неспроста жара эта и не иначе как черт из Преисподней вылез, православных смущать, беды великие и малые творить. И что не прекратит окаянный злодействовать, покуда его казацкая душа не превозможет в одной из бесовских наук…

— Ха–ха–ха!!! — зашелся смехом Терентий, — скажешь тоже, черт. Тут таких чертей, как самогону переберешь, тьмы и тьмы, и каждый нагадить норовит. Вы лучше, того, скидывайтеся по копейке. Двадцать одно у меня. Ровнехонько. Хе–хе…

— Тьфу! – Ус покраснел от досады, — Вот ведь жила!

— Брешешь! – крикнул Василь, подавшись вперед, но, уткнувшись в раскрытую веером колоду дружка, сел на место. На него, выстроившись вряд, глядели червовая десятка, пиковая семерка и крестовый король. С такой компанией не шибко поспоришь.

Перетасовали. Потом снова. И еще раз двадцать. На потемневшем небосклоне одна за другой появлялись звезды. Горка медяков у ног Терентия росла. Терпение проигравших кончалось. Удача брыковская мало помалу грозила обернуться против своего баловня. Да и сам он, тайком наметивший карты, понимал, что обман может раскрыться в любой момент и не миновать тогда ему крепких тумаков.

— Ну, — сказал Терентий, косясь на честно заработанный капитал, — пора бы и до дому. Прощевайте, хлопцы, да не серчайте. Вам в следующий раз повезет! Точно говорю!

— Иди, иди… — Петр недобро посмотрел на сотоварища. Весь вид хозяина явственно говорил о готовности его учинить драку, — Таких как ты, в столице ногайкой учили. Ой, гляди! Узнаю, что мухлевал ты, шельма, голову скручу!

Василий поднялся на ноги. С хрустом потянулся, разминая затекшие суставы,

— По добру, Тереня! Ну и задал ты нам трепку. Тебе и с чертом не страшно играть. Все едино обуешь рогатого!

— Встречу нечистого, обыграю! Да он сам не захочет со мною тягаться! — отшутился напослед Брыков, радуясь, что на сей раз, он отделался легко, и пудовые кулаки атаманца не прогулялись по его украшенному родинками, длинному носу.

Прощаясь, опрокинули по стопке, «на ход ноги». А за воротами, где бдительная Пелагея не могла видеть веселую компанию, добавили еще, прикончив штоф «за примирение».

Путь шулеру предстоял не простой. От хутора Коса, до станицы дорога, петляя, вела по заросшим маслинами и лозой балкам, через пересохшие лопатины. Вроде и не далече идти, но все ж, покуда доберешься, да еще по ночному времени… И не захочешь, а всякая чертовщина мерещиться начнет. Ну а если еще и выпил чуток… Одни россказни о «казачке» чего стоят. Дескать, жила одна ведьма, еще в те года, когда торг с турками напротив Посольского ерика находился, да, видать, злющая и вредная. Что уж она там сотворила, чем людству не угодила, то не помнит никто, но, как деды бают, утопили колдовку в малом ерике. Разговор короткий – в куль, да в воду. Место, где мазанка ее стояла, едва ли не у самой тропы находилось. Ну и бродили меж людей слухи, один другого страшнее. Что каждое новолуние дух неприкаянный возвращается от протоки к разваленному жилищу. Если кого приметит, — смерть неминучая. Взглядом заморозит, костяными пальцами за горло схватит, утащит на дно и поминай, как звали. Однако ж, кое–кто утверждал, что повстречать мертвую ведьму и остаться в живых может только младший сын в семье. Почему так, тоже успели запамятовать.

Брыков двигался быстро, бодро шагая по едва заметной во тьме тропке. Не в первый, знать, раз. Каждую кочку успел выучить, а с некоторыми и ночевать в обнимку довелось. Байкам он не шибко верил, но чем дальше углублялся в заросли, тем страшней ему становилось. То, вдруг, скрипнет ветка, то вроде окликнет кто громким шепотом, то послышится позади шорох осторожных шагов. Поначалу он храбрился, оглядывался назад. Да куда там! Темь, хоть глаз коли. Неприятный холодок пополз по спине полуночного гуляки. А уж когда его толкнули в плечо чем–то острым, он не сдержал испуганного вскрика. Ветка не ответила, хоть и, без сомнения, была возмущена.

Терентий сам не заметил, как потерял дорогу. Вокруг стеной стояли темные кусты. Спешно поднявшись, Брыков ругнулся, и хотел, было вернуться по собственным следам, но там, где он ожидал их увидеть, лезла в небо древняя ветла, окруженная колючей плетенкой ежевики. Терентий решил выбираться к берегу, коря себя за то, что сразу не поступил так. Не слишком заботясь об одежде, он проломился сквозь кусты. Споткнулся о гнилой, поваленный ствол. Ожег руки крапивой. В запале проскочил несколько полян, и заблудился окончательно. Жуть потихоньку, крадучись, проникла в его душу. Казак побежал, не помня себя. Вскоре, под сапогами захлюпало. Появились камыши. Дон был близко. Однако… Странным казалось то, что засуха словно обошла это место стороной. Он ведь сам накануне проверял, в самых глубоких ставках донный ил превратился в серую пыль. Тут же вода стояла по колено. «Не иначе, река совсем рядом», с радостью и облегчением подумал Терентий, выбравшись на пригорок, поросший густой травой. Прошагав еще сколько–то времени, он начал сомневаться. Испуг, отступивший было, вернулся вновь. Брыков, отчаявшись выбраться, начал лихорадочно срывать с себя одежду и одевать ее навыворот. Стащил обувь. Скрипя зубами, сунул правую ногу в левый сапог, а левую в правый. Морщась от боли, сделал несколько шагов и нос к носу столкнулся со странным человеком. Невысокого роста, щуплый, он был одет в длиннополый, темный кафтан до самых пят. Голову, насколько можно было разглядеть, укрывала густая шевелюра. Казак поклясться мог, что мгновение назад впереди не было ничего, кроме завалов наплавы.

— Ох! И напужал ты меня, земляк! – воскликнул Терентий радостно, — Не выведешь ли на дорогу? Заплутал я, понимаешь, по пьяному делу. Видно сам Бог мне тебя послал!

Незнакомец вздрогнул и сиплым голосом ответил:

— Отчего ж. Изволь. Только для начала пойдем–ка ко мне в дом. Обогреемся. Тут недалече…

Брыкову отчего–то стало не по себе. Ну да делать нечего.

— Пойдем! Как хоть звать–то… — замолчал на полуслове. Незнакомый человек поднял глаза. Они мерцали, точно у зверя. Станичник развернулся, да отступать уж некуда было. Разве что счастья попытать, в сплошном переплетении колючих ветвей.

— Зови меня просто — черт, — широкая улыбка открыла мелкие, точно иглы зубы, — Что же до имени, то тебе его знать не по чину… Ну… Сам пойдешь, или тут от голода дохнуть будешь?

Шли совсем не долго. Впереди путеводной звездой в кромешном мраке горел прямоугольник окна. Курень был не из богатых. Саманные стены, крытая сухим чаканом крыша, всход из не строганых досок. Хлипкая дверь, скрипнув, пропустила пару внутрь. В полутемной прихожей не было ничего, кроме пыли и грязи. Вторая, она же единственная комната освещалась масляным светильником, стоявшим на кособоком столе в восточном углу. Образа прикрывала тряпица, бывшая когда–то шитым рушником.

— Ну, гость дорогой, садись, — проговорил нечистый, — указав Терентию на табурет, — Закусим для начала! Эй, хозяйка! Накрой–ка на стол!

На пороге возникла женщина в промокшей рубахе. Бледное, нестарое лицо ее ничего не выражало. Вместо очей – бельма. Длинными, тонкими пальцами она сжимала закопченный котелок.

«Ведьма!», подумал, икнув, Терентий, «Ну, пропадай казак на за грош!». Сам же, ответил:

— Спасибочки, хозяин ласковый. Только что–то у меня живот свело. Не хочу ни есть, ни пить. Ты бы отпустил меня с миром…

Ненаш рассмеялся.

— Тебе не угодишь! Ну, тогда я сам повечеряю. С тобой после поговорим.

— Хозяйка! – прикрикнул он, — не стой! Корми меня!

Утопленница, оставляя на глиняном полу влажные следы, подошла ближе.

Поставила чугунную посудину на столешницу и отступила. Брыков, мельком заглянув в котел, едва не лишился чувств. В густом бульоне плавала человечья голова.

Заметив, что гость его позеленел, нечистый хмыкнул:

— Что? Не по нраву? Харчами перебираешь, землячок?! Хохот сотряс ветхую хибару. Ну да погоди, и до тебя черед дойдет…

Насытившись, черт пригладил черные кудри когтистыми лапами, почесал густую бороду. Улыбка не сходила с его скуластого, украшенного горбатым персюковским носом, лица.

— Ну что, Тереня, жить—то хочется, небось?

Брыков только головой кивнул. Челюсти судорогой свело.

— Хвалился ты, что в карты можешь меня обыграть… Давай так. Если победишь три раза, значит – невредимым уйдешь, да, к тому же, богатым. Ну а нет, — не обессудь. Съем я тебя, а душу господину своему в подарок преподнесу. Идет?

— Идет! – пискнул Терентий, стараясь унять дрожь в коленках.

— Вот и отлично! – рядом со светильником появилась из воздуха замызганная колода, — Тяни!

Пришла крестовая шестерка.

— Еще! – Брыков нервно сжал карту. Медленно перевернул. «Валет бубей».

Нечистый, казалось, сейчас лопнет от удовольствия.

— Еще? — ехидно спросил он, — Тяни!

С обратной стороны затертой «рубашки» кто–то намалевал стрелу и сердце.

«Бубновый туз».

Сердце Терентия гулко ухнуло, когда бес раскрыл свой расклад. Двадцать одно. И тут… Пальцы, пробежав по кромке карты, наткнулись на едва ощутимые проколы. «Валет» — две щербинки… Не веря своему счастью, казак как можно незаметнее ощупал туза. «Одна глубокая, одна маленькая… Одиннадцать!».

«Да он прямо как я кропил!!!», понял с удивлением Терентий.

— Ну! Держись, чертяка! Это я тебе фору дал! – воскликнул он весело.

— Что то ты раздухарился, — черт недоверчиво поглядел на гостя, — Уж не обезумел ли ты, человече?

Брыков, набравшись наглости, выпалил:

— Раздену тебя, рогатого, до нитки! По миру пущу! От того и потешаюсь, представляя, как ты с голым задом к себе в Преисподнюю явишься!

Разъярившись, нечистый схватил Терентия за грудки и прошипел:

— Сейчас проиграешь, с живого шкуру спущу…

Однако ж, на сей раз казак, оказался победителем. Черт, недоуменно почесывая затылок, достал из—под полы кожаный мешочек и бросил его через стол.

— Держи! Но сейчас…

Терентий вновь с легкостью выиграл. Не осрамился и в третьем заходе.

— Ты жульничал!!! – кричал нечистый, краснея от ярости. Клочья волос летели во все стороны, — Никак иначе!!! Ты обманул меня!!!!

— Ну, о том, что жулить нельзя, уговору не было, — бросил через плечо Брыков, привешивая к поясу кошели с золотом, — Хорошо тот у вас, да пора мне! Бывайте!

— Стой!!!! – заорал черт. Рев эхом прокатился по округе, — Ты не смеешь!!! Еще раз играем!!! Последний!!!

Терентий скривился.

— А какой мне интерес играть? Я получил все, что хотел. Что в заклад положишь?

— Свою силу, против твоей души!!! Одним пальцем звезды гасить сможешь! Ну?! Согласен?!

Жадность, да корысть одолели страх.

— Идет! Но, чур, теперь без обману!

За пленкой бычьего пузыря быстро серело. Заря была не за горами. У Терентия под потной ладонью лежало две карты. Пиковая семерка и крестовый король. Настала его очередь тянуть. Дело не хитрое. Десятка треф оставила слугу Сатаны ни с чем.

— Ну? Доволен? Моя взяла! — Брыков подскочил…

Нечистый осклабился и откинулся на спинку стула

— Нет, дурень! Ты проиграл! Получай мою силу, и все что с ней полагается!

Хохот слился с криком первого петуха.

Мелкий дождь, первый за все мучительно—долгое лето, мыл трухлявые балки, осевшие внутрь давно заброшенного домика. Атаман, и с десяток неробких казаков, осторожно, держа оружье наготове, окружали развалюху.

— Дед гутарил, што чертяка там. Боязно как–то…, — Петро Ус мялся у прогнившего крыльца и никак не решался внутрь зайти. Остальные смотрели на него.

— Ну браты, не поминайте лихом, если чего… — воскликнул он и быстро вскочил в дверной проем. Некоторое время ничего не было слышно. Потом на порог, кряхтя, вышел атаманец, таща на руках вяло отбрыкивающегося человека.

— Вот тебе и диавол…. – пробормотал непонимающе атаман, глядя на красное лицо в стельку пьяного Терентия, — В жизни не видал подгулявших чертей!!! Ха–ха–ха!!!

Все дружно посмеялись над поднявшим шум старым Никафоном, над пьянчугой Терентием, над оробевшим воякой Усом. Мало кто приметил, что щеки гуляки покрывала смоляная щетина. Ну а рожки, прикрытые шапкой, да хвост в портах и подавно никто не стал искать. Что уж о душе говорить.