Коня Мишка гнал галопом, чтобы скорее добраться, пока не стемнело. Дуняшу с мальцом он укутал медвежьим тулупом. Время от времени оглядывался не плачет ли сын, но мальчик, насосавшись молока, спал глубоким сном. От свежего воздуха и покачивания саней задремала и Дуняша, уставшая от бессонных ночей. «Будь, что будет, − решила она. − Что Бог даст».
К зимовью добрались за полночь. Пошел сильный снег и Михаил радовался, что успели до снега. Стал хлопотать у печи, растапливая и подкладывая сухих дров. За сутки, пока его не было, избушка остыла. Одной свечи ему показалось мало, и он зажег еще две, чтобы Дуняше было видней управляться с малышом. Она умело быстро подложила сухой подгузник, нагретый за пазухой, и, потеплей укутав Алёшу, кормила грудью. Мишка жадно пожирал ее глазами, топил печь. А когда наконец дождался, что Дуняша уложила мальца, крепко прижал ее к себе.
− Дуняша, люба моя, как я соскучился, − и стал целовать ее. В порыве нежности Мишка всегда умел возносить ее на небеса. В тот момент ей казалось, что он простит ей всё. Но, насытившись ее любовью, Мишка опять становился грубым и неотесанным чурбаном. И опять всю нежность прятал в глубину себя. И Дуняша снова его боялась.
Тревога ни на миг не покидала ее, очень было жалко свою кровиночку Фролушку. От испуга даже не простилась, не поплакала по нему. А теперь приходилось думать, как всё разрешится. «А вдруг Мишка почует неладное… убьёт», − в неотступном беспокойстве думала Дуняша.
Неладное Мишка почуял на второй день, как только получше разглядел младенца.
− От кого прижила!? − набросился он на жену с кулаками, как дикий зверь.
− Признавайся, не то убью! − в бешенстве кричал он.
Дуняша расплакалась и сказала, что вместо Фролушки нечаянно взяла Алёшу-барчонка и боялась ему признаться, и что теперь будет, не знает.
− Наш-то рыжий, весь в тебя, − добавила она, смягчая гнев и успокаивая Мишку.
− Барыня и Фролушку кормила, когда я бегала к родителям детей проведать.
− Ты в своем уме?! Да нас барин в Сибирь зашлет! Виданное ли дело – сына подменила! Ослепла совсем что ли? − не унимался Мишка. − Так я тебе очи-то вставлю!
Он схватил Дуняшу за волосы и стал охаживать ее вожжами, приговаривая:
− Сладкой жизни захотела, подалась к баринам?! Где мой сын?! Где, я тебя спрашиваю?!! − всё больше распылялся он. − Не нужен мне барчук, я своего Фролку видеть хочу! − кричал Мишка.
− У, сука, пригрелась у барина!.. Пока моего Фролку не увижу, гляди у меня! − и с силой отшвырнул Дуняшу в сторону печи.
Она сильно ударилась головой об угол и упала без сознания, светлый платок стал пропитываться кровью. Увидев всё это, Мишка испугался.
− Не убил ли? О Господи, прости… − прошептал он, поднял жену и перенес на лавку. Кровь не останавливалась. Дуняша что-то простонала, но глаза не открыла. Мишка схватил казанок и выбежал на улицу за снегом. А там разыгралась настоящая пурга, рядом растущих деревьев было не разглядеть.
− Вот тебе и лес…
Быстро набрав снега, Мишка заскочил в избу, плотно прикрыв все двери. Под руку подвернулась его рубаха, завернул в нее побольше снега и приложил к Дуняшиной голове к месту удара. На лавке за печкой забеспокоился малец, потихоньку попискивая.
− Молчи, барчук, молчи.
Приподнял голову Дуняше:
− Дуняша, Дуняша…
Но она молчала. Кровь всё не останавливалась, пропитывая рубаху со снегом. Вот тут-то Мишка всерьез испугался.
− Чего бил, зачем скалечил бабу… еще этот малый плачет… − приложил новую порцию снега. − Дуняша, очнись, Дуняша… голубка моя…
А кровь всё шла, пришлось бежать еще за снегом. Рубаха тоже была вся в крови, и Мишка заменил ее на рушник. Постепенно кровотечение замедлилось, и в конце концов прекратилось. Мишка приложил ухо к груди Дуняши, прислушался: «Дышит и сердечко бьется, живая – значит, не убил».
Маленький барчук кричал уже во всю, разрывая своим криком душу Мишки. Он взял мальца на руки, поднес ближе к Дуняше – может быстрее очнется. Но она всё не приходила в себя.
− Ну что, барчук, титьку хочешь? − малыш на секунду замолчал, прислушиваясь к голосу, а потом заплакал еще громче, словно отвечая на вопрос. Мишка положил его обратно на лавку, подошел к Дуняше и перевернул ее на бок. Проверил не идет ли кровь – больше не кровило. Высвободил Дуняшину грудь и приложил к ней ребенка. Алёша с жадностью стал сосать грудь, пробуждая материнские чувства.
Дуняша пришла в себя.