Макар остался у ворот, не зная куда податься, и наблюдал, как улица стала людной, из своих подворий показались казаки и казачки, детвора и юные девушки. Любопытство всё же взяло верх, и он направился вместе со всеми навстречу всаднику. Это был молодой казак, он ловко спрыгнул с доброго коня, на ходу передавая поводья хромому Егору, по уставу поприветствовал Ерохина, и затем они крепко обнялись.
Они были братьями. Илья Ерохин был старше и имел семью, а Василий младший, жил в Калитвенце, значился у атамана на особом счету за храбрость и ловкость.
– В станицу стольник Кологривов за беглыми прибыл, – выпалил Василий с ходу. – Сам государь послал.
Все собравшиеся плотным кольцом обступили братьев, наступила гнетущая тишина. Каждый четвертый здесь был беглым, но уже обзавелся семьей и построил курень.
Каменку строили прямо на земле, а курень ставили на высоком фундаменте. На строительство по балкам валили вековые дубы, а сосны по берегам рек, рубили камень – и перевозили на быках и конях. Это был очень тяжелый труд, но делалось для семьи, и было своим. И всё в одночасье бросить – это было большой трагедией для каждого из присутствующих.
− А что атаман? − переспросил Василий, обводя растерянным взглядом людей вокруг.
− Да, что приказал атаман? − почти шепотом проговорил Илья Ерохин. − Выдать?
Все ждали ответа, посыльный мялся.
− Да нет… − Василий услышал, как бабы зашмыгали носами.
− Ну? − громко спросил Макар, неслышно подъехавший в самый ближний круг. Василий оторопел, встретившись глазами с незнакомым дядькой.
− Нет, послал предупредить, − наконец выдавил он из себя.
− О-ох-х! − пробежало дружное по толпе казаков.
− Не выдавать, любо, − Ерохин-старший погладил усы.
− А к нам не нагрянет?
− Не должны-с. А мне еще в Орешкин надо и в Верхний к дядьке Акиму.
− Но, поостынь, а в Орешкин и к дядьке Акиму мы сейчас пошлём, − сказал брату Илья.
Стоявшие в толпе казаки, как по команде, быстро стали в строй, а бабы, ребятишки и старики отошли в сторону. Назад отъехал и Макар.
− Ну, брат, у тебя и дисциплина, − покачал головой Василий и поправил шапку. Илья подошел к строю казаков.
− Сударкин Николай и Брицын Алексей, вы в Орешкин, − те взяли под козырек.
− А в Попов? − спросил Брицын.
− Атаман Ковалева послал и в Юров, − ответил на это Василий.
− Камбулов Иван и Морозов Микита, вы в Верхний Ерохин до Ерохина и в Плешаки.
Илья заметил, что в строю забеспокоился Кондрат Иванов, подняв руку вверх и тряся ею.
− Ну, что? − спросил Ерохин его.
− Разрешите, ваше благородие, и мне, брата повидать?
− Да вы с братом засядете за горилкой, тебя хлопцы не дождутся.
− Я быстро, только повидаю. У брата дитё нашлось, хоть узнать кто – парень или девка.
В толпе зашумели.
− Вот тогда точно тебя дождутся…
Атаман Ерохин думал недолго.
− Ладушки, езжай. Но смотри у меня: чтоб к утру были на месте, − Илья прошелся вдоль строя, − а то может к нам пожалуют, а у меня и казаков нет, все в разъездах, кого показывать буду? Все свободны. А вы в путь, вернетесь – доложите.
− Есть! − взяли под козырек посыльные и разбежались по дворам собираться в дорогу. Остальные не расходились, а обступили Илью и Василия. Всем хотелось узнать о посыльном самого царя стольнике Кологривове, и что делается в свете.
− Что еще приказал передать мне атаман? − спросил старший Ерохин.
− Готовить сотню.
− Где же я ее наберу?!
− Наскреби, − шутя, ответил Василий.
− Сабель сорок, не больше…
− А молодежь?
− Рано еще!
− Да они мои ровесники.
− А я гутарю, что еще рано.
В толпе зашумели несогласные.
− Цыть все! − громко приказал Илья Ерохин. − Я что, курень оголю?
Люди попритихли, последнее слово было за Ерохиным.
Послышался топот копыт – это подъехали с верхних куреней казаки, десятка два. Быстро спешились, привязав каждый своего коня во дворе конюшни. Казаки подошли, поздоровавшись с толпой баб и отдав честь Ерохину. «Хитёр, − думал про себя Василий, − сабель у него мало! А может и прав Илья – нельзя курень оголять?» Казаки подходили к Василию, по очереди обнимали его, считая за честь поздороваться с молодым, но уже повидавшим военные баталии со шведами казаком. Василий улыбался: «Любо, любо!» − приговаривал он, хлопая каждого по плечу левой рукой.
Макар смекнул, что опасность угрожает Алёшке с Егоршей, да и Аникею тоже. Хоть прямо ему не говорили, откуда они, но по тому как вели себя, постоянно были начеку, он всё понял, ведь сам прошел через это. Приходилось и прятаться, и отсиживаться в потаённых местах − им с Михой и детьми несладко пришлось. Поэтому он крутился среди казаков, чтобы побольше узнать и предупредить Алёшку и его друзей. Очень уж пришелся по душе ему Алёша. Молодой ладный хлопец и внимательный к его дочери и к нему: «Сразу «батей» назвал…» − думал Юров, улыбаясь в усы.
Поздоровавшись со всеми, Василий подошел к Макару. Очень его заинтересовал дядька на коляске. Взяв под козырёк, протянул руку:
− Здорово дневали, дядька…
− Макар, − ответил тот, с радостью пожимая протянутую ему руку.
− А вы чьих будете?
− Это циркачи, − опередил ответ Илья, подошедший сразу за Василием.
− И много их? − Василий повернулся к Илье. − А то Кологривов велели пересчитать всех в куренях и доложить. Вот завтра и поедешь с докладом, − улыбнулся он брату. Илья Ерохин и казаки притихли. − Отчитаешься, сколько сабель в дружине, сколько в
«зимовую станицу» сабель пошлешь. В этом году «Войсковой круг» будет раньше, стольник недолго здесь пробудет, − объяснял он, повторив настойчиво: − Государь Пётр приказал точный счет произвести по всему Дону, сколько сабель в поход пойдет. Шведы обнаглели – опять прут.
− А ты как же? − спросил Илья.
− А я всегда готов, хоть завтра в поход, − подмигивая, улыбался Василий. Вокруг зашумели, одобряя его слова. Илья пригласил всех к себе откушать. Люд гурьбой двинулся в атаманскую усадьбу, предвкушая хорошее угощенье. Макар, вконец обнаглев, поехал было следом, но его окликнул Фёдор Кудинов.
− А ты куда? Поехали, я нашел вам курень и хозяйку. Тетка Анисья согласная вас всех принять.
− Кто такая? − поинтересовался Макар.
− Хорошая баба. Мужик у ней два года как умер, сына шведы убили, дочерей в Калитвенку просватала, а теперь одна.
Макар быстро крутил колеса, но за Фёдором Кудиновым не поспевал – тот спешил их поскорее спихнуть и бежать к атаману на угощенье. Когда наконец догнал его, во дворе конюшни в черном платке уже стояла Анисья.
− Вот, тётка, принимай постояльцев, согласных во всем тебе помогать, верно, Макар?
− Да, будем всё делать, − пообещал запыхавшийся Макар.
− Ну всё, я вас определил, давайте съезжайте к ней. Егор, я к атаману, гляди тут, − предупредил Фёдор хромого Егора, казака который ходил за лошадьми и никогда не покидал свой пост.
Он был бобылём, детей у него не было. Ноги он лишился в юности. Казачий отряд напоролся на татар, рубились отчаянно, татары бежали, но казаков положили много. Поговаривали, что татары отрубили ему не только ногу, потому и не женился. Эта байка была старой, но над ним никто не смеялся − Егор был хорошим человеком, и его все уважали.
Тётка Анисья принесла Егору выстиранные рубахи, а на угощенье – пироги с сушкой. Все бабы, кто чем, помогали мужику, а он плел корзины, вязал мётлы, веники, точил косы и шил чирики молодайкам из хорошего товара с узором и легкие повседневные, а казакам сапоги − «шик с отлетом» посмеивались они между собой и начищали их до зеркального блеска.
Фургон выехал из ворот конюшни, тётка Анисья показала к какому куреню ехать и пошла следом, рядом с ней крутил колеса Макар. Навстречу им быстро шел Апросим.
− Тётка Анисья, меня Матрёна послала, Полюшке совсем плохо, боится, что не разрешится… подсоби побойчее, а я к Ерохину, − и он скоро направился в сторону атаманского подворья. Анисья повернулась к Макару.
− Вы езжайте, устраивайтесь в курене и на подворье, а я к Матрёне.
− Они у Анисима, − кивнул ей Макар.
− Хорошо, я туда побежала.

Аню била мелкая дрожь, она очень волновалась, слыша крики Полюшки.
− Она помрет? − за подол юбки её трепал Ромка, рядом с ним хныкала его сестрёнка Наталка. − Ну, гутарь же, гутарь, помрет чи нет?..
В курень их не пустили, они сидели на лавке в сенях. Мимо туда-сюда ходила няня, даже деда Аникей и Дяба заходили внутрь, а Ане велели побыть с ребятишками. Егорша во дворе управлял лошадей.
− Нет, нет, не помрет, − дрожащим голосом отвечала Аня, − скоро у вас будет братик…
− Не надо братика! Батьку порубали, а мамка нас не прокормит, − пролепетал мальчик и стал тихонько плакать. Аня обняла его и крепко прижала к себе.
− Не плачь, атаман обещал вас к дедушке отвезти в станицу.
− Нет у нас дедушки… а батьку порубали…
− Ну, не реви! − Аня нарочно, как могла, повысила голос, − А то и я стану плакать.
Малышка Наталка, глядя на брата, тоже заплакала громче. Аня не знала, кого успокаивать. Из куреня доносились крики Полюшки. Тётка Анисья и Апросим прибежали почти одновременно. Апросим сообщил, что поехали в верхний курень за Макарьевной. Макарьевна была бабкой-повитухой, за ней даже из станицы приезжали. В сени зашел Егорша.
− Пойдемте в сенник, там есть место, где можно устроиться, − обратился он к Ане с детьми. − Вот нате, тёрну вам нарвал, за куренем на канаве его много, − и протянул им шапку полную ягод.
Дети сходу набрали по целой горсти и стали набивать рты.
− Да не шибко, это всё вам с Аней, − усмехнулся Егор, − пошли.
Он взял Наталку на руки и понес, Аня несла шапку с тёрном, а Ромка шел следом. На дворе стояли казаки вместе с Ильей и Василием, тихо переговаривались и курили махорку.
− Василий, что слышно про Фёдора Кучерова?
− Был ранен, в звании повысили, а после госпиталя я его не видел.
− Домой так глаз и не кажет…
− Да больно горькую обиду ему татары нанесли, − Илья вспомнил своего боевого друга, лихого казака.
− А теперь вот дети гутарят, что Груцыновцы зарубили Рэстэма.
− Поделом ему, лиходею! − шумели казаки. − Такую девку сгубил…
− Да, породу попортил, казачью кровь перешиб, вот дети на него больше смахивают.
− А девка была, что говорить, всем достойная…
− Многие по ней сохли…
− А она по Фёдору… − переговаривались казаки, вспоминая былое.
Из куреня долетали не стихающие крики Полюшки.
− Ох, мается сердешная, − вздохнул старый казак Ягорга. Ерохин повернулся к нему.
− Что, дед, и тебе не спится?
− Да как же? Мы с её отцом, Григорием Якушеным, дружковали по молодости. Он моего Ивана крестил – царствие ему небесное, помер мальцом.
− Так у тебя еще сын был? − спросил старика Василий.
− Не один, а еще двойня ребят была. Да когда татары набегали, моя Сюточка с ними в яру притаилась в сугробах, там они застыли, сердешные, и померли, а Сюточку дед Ерема чуть живую притянул в курень. Эх, жизня!. − Дед Ягорга поднял высоко руку и резко рубанул ею воздух. − Не долго и Сюточка пожила. Татар-то мы отогнали, а вернулся я к пустому куреню…
Послышался шум приближающейся телеги. Это привезли бабку Макарьевну. Все казаки отошли в сторону.
− У-у-у, чего собрались тут? Идите со двора подальше, − зашумела она на них, но, заметив Ерохина, замолчала и подалась в курень, шелестя своими многочисленными юбками.
Казаки вышли со двора: кто побрёл домой, кто присел на завалинку, по новой закуривая. Илья и Василий курили молча, вспоминая каждый своё, но это было всё то, что и их связывало с Фёдором Кучеровым.

У брата Кондрата Иванова родился хлопец, казаки обмыли это дело по всем правилам. Назад всю дорогу ехали почти галопом, кони устали, светало. Возле Кориковой балки спешились по нужде, до дома оставалось верст десять, дальше поехали шагом. Проезжая мимо реки, заметили, что что-то не так, обнаружили пропажу – не увидели привычной «Лизки».
− Братцы, а Лизки-то нет!
− Вот те на! − присвистнул Микит Мор.
− А где же она? − удивился Иван Комбулов.
− Не видно, − приложив руку к козырьку, ответил Кондрат, останавливая коня.
− Может с похмелья не приметим? − предположил Микит.
− Да нет её там, − настаивал Иван. − Вот диво! Нагдысь только кусок пришлые откололи, и его Фёдор Ерохину вручил, я сам в руках держал...
− Да и я, − подтвердил Микит.
− А вчера вечером мы её тоже не заметили, − Кондрат почесал затылок.
− Дык, тож вчера, летели галопом, кто ж по сторонам глядел, − размышлял вслух Иван.
− Что Ерохину будем докладывать? − обратился к товарищам Микит.
− А кто его знает… − Кондрат всё чесал затылок, − доложить-то надо бы, а вдруг мы же и будем виноватые?
− А не доложим, тоже виноватые, что не доложили, − мыслил здраво Иван.
− Нет, надо доложить, − твердо сказал Микит, − поехали.

− А помнишь, как Фёдор столб рубанул, саблей перешиб? − спросил Василий.
− Помню, − отозвался Илья. − Мы с ним тогда из Черкасска вернулись, после похода он, как на крыльях, летел к Полюшке своей. В походе только о ней и говорил. А она его ждала да ждала. Послушали тогда атамана Минаева, оголили курень, всех казаков, мал мала меньше, Фёдор повел, и я то же…
− Да, прав ты, братка, нельзя было курень оголять, − вздыхал Василий.
− А что? Приказ есть приказ. Поставить сто сабель − и всё тут! Что я мог сделать? − оправдывался Илья. − Год-то какой был1…
− Ох, и страху тогда натерпелись: налетело их туча, мы с хлопцами в скирде попрятались и чуть не погорели, когда татары их подожгли, − вспоминал Василий то время, когда они были еще подростками: он, тётки Анисьи сын Василий и Лукашка, дядьки Апросима сын. Но оба его сотоварища погибли в битве со шведами, а он сам вернулся героем и опять собирался в поход.
− Дюже горячий Фёдор был. Зашли мы к дядьке Григорию, а Полюшки нет, Рэстем в полон взял, − вспоминал Илья. − Тётка Маня плачет, спасу нет, а дядька Григорий поседел весь, как ее увезли. Рэстем ему руку перебил, так и срослась криво. А Фёдор, как услыхал, что его любушки нет, шашку выхватил, выбежал на крыльцо и со всего размаха по столбу − крыльцо набок так и село. «Эх, не уберегли!» − только и сказал, прыгнул на коня и назад в Черкасск поскакал, даже не заезжая домой. Да, лихой казак, силы немерено. Вот бы теперь узнал, что Полюшка вернулась… − мечтательно заключил Илья.
− Если встречу, передам, − пообещал Василий.
Со двора вышли дед Аникей и Апросим.
− Слава Богу, разрешилась! − сказал им Апросим.
Казаки поднялись с завалинки, пропели вторые петухи, пора было собираться в дорогу братьям Ерохиным.
− И кто же? − поинтересовался Илья.
− Девка, − ответил Апросим.
− И то ладно, что не хлопец – еще один татарчонок, а девка нам казака родит, − сказал Илья.
− Обрадуем дядю Григория и медовухи попьем, − Василий довольно потер руки и продолжил: − Не сдается, пчел развел, сады у него лучшие в станице. А про Фёдора тоже пытал, что да как.
− Ну, пошли ко мне, − позвал брата к себе Илья. − А ты, Апросим, упреди десятник – с рассветом выступаем.
− Есть! − ответил командиру Апросим, и, подождав пока они скрылись в темноте, повернулся к Аникею.
− А что это − десятник? − спросил тот.
− Десять лучших казаков в станицу с ним поедут, − пояснил Апросим, − ну, иди в курень или сенник, а я казаков упрежу, чтоб сбирались, − и ушел.
Аникей остался один. «Вот бы за своих спросить, может, кто что ведает», − мечтал он.

Илья собрался быстро. Алёна с вечера приготовила мужу парадный мундир, сапоги и всё, что положено, сложила еды на три дня. «Едешь на день, бери харчей на неделю», − говаривал Илья, и она привыкла за столько лет, что жили вместе, делать так, как он велел, и угождала, как он любил.
Накрыла стол, позвала позавтракать. Мужики ели с аппетитом.
− Не пришлось поспать, − сказал Илья.
− Да, как в походе, − поддакнул младший брат.
− А как твоя зазноба? − вдруг спросил Илья.
− Наталка? − замялся и аж передернулся Василий. − Да пытал дядьку Петра, гутарит – молодая еще.
− Сколько же ей?
− Шестнадцать.
− Уже пора!
Болдырева Наталья Петровна, девица на выданье, была писаная красавица. С самого детства приглядел её Василий и ждал, когда подрастет. Возвращаясь из походов, он каждый день заглядывал в их курень.
− Чего сверлишь девку глазами, − говорил её отец Петро Иванович, − молода еще, пусть сундуки с маманей готовят.
− Что, уже и зайтить нельзя? − обижался Василий. − Хоть квасу попить…
− Отчего же нельзя, заходи. Наталка, принеси Василию квасу.
Наталья, заливаясь краской, бежала в подвал за холодным квасом или за молоком, что просил в очередной раз Василий. Приносила крынку, наливала в черпак и первому подавала отцу. Петро Иванович отхлебнет для приличия и передает черпак Василию, усмехаясь в усы да любуясь молодыми. Как зять, младший Ерохин ему очень подходил: видный, красавец, грудь в орденах, геройский казак, лихой. Но частые его походы на войну… «Пусть дочка еще побудет дома, успеет еще во вдовах пожить, пусть еще годок-другой поцветет в моем саду, в отчем, родительском», − размышлял про себя Петро Иванович.
− Дядько Петро, давай посватаюсь? А то уйду на баталию, перебьет кто, − просил Василий.
− Приданое еще не готово, − отвечал каждый раз Болдырев.
А у самих подушек гора и сундуки полные. Сколько раз бабка Варя, мать дядьки Петра, пока никого не было в курене, хвалилась и показывала Василию Наталкино приданое.
Один раз ему посчастливилось обнять и поцеловать Наталку. Он к ним зашел, а она из куреня выходила, на крыльце столкнулись лицом к лицу. Василий её обнял, и она прильнула к нему, как птичка.
− Будешь меня ждать?
− Буду, − пролепетала девушка.
− Наталка моя, милая… − шептал он, и крепко поцеловал её в губы. Она спохватилась и выпорхнула из его объятий, словно голубка, побежала на улицу. А в это время из куреня вышла её мать тётка Варя.
− А, Василий, заходи, − пригласила она парня в курень.
На этом воспоминания прервались − вернулись казаки из Верхнего Ерохина с докладом. Илья вышел во двор, за ним Василий.
− Ваше благородие, приказ выполнили! Можно Вас в сторонку, погутарить надо, − Илья отошел, куда звал его Микит.
− Ваше благородие, «Лизку» сперли.
− Что? − не понял Ерохин.
− Ну, шхуну. Нет больше «Лизки», зараз ехали – голая вода.
− Ну едри его шишки! − рассердился Илья. − Куда ж она делась? Как это нету? Могёт быть не доглядели чего?
− Точно нет, − подошли Кондрат с Иваном.
− Во дела! − не мог поверить Ерохин. − Вчера же только Миколай мне кусок от нее вручил. Ну вернусь, ну всё дознаю… Глядите − никому!
− Так точно!
Прибывали постепенно казаки, в парадной форме, хрустя сапогами, блестя шашками. Илья заметил Макара, который крутился за двором, а во двор не заезжал.
− А тебе чего, Макар?
− Погутарить надо, ваше благородие, − вздохнул тот, − давайте поодаль, − и покрутил колеса коляски подальше от командирского двора. Время поджимало, но нужно послушать, решил Ерохин и пошел следом.
− Не выдавай хлопцев, ваше благородие, − неожиданно попросил Макар, когда наконец остановился на безопасном расстоянии от лишних ушей.
− Не выдам, коли про « Лизку» всё скажете, − быстро смекнул Илья, − чует моё сердце, что-то Миколай не досказал мне вчера.
− Сундук ребята с неё достали, только открыть не могём, − прошептал Макар.
− Во дела! − удивился Илья.
− Нет-нет, Миколай не знает. Это мы еще до вас вытянули, тогда и Сёмка пострадал от сома.
− Так что, говоришь, в сундуке?
− Отпереть нету мочи, − ответил Макар, − больно крепко всё заковано.
− Кто стерегёт?
− Алёшка и Миха, там он у нас, в ф ургоне.
− Не гоже, надо… хотя ладушки, меньше будут знать. Так, глядите у меня, − и Ерохин погрозил нагайкой, − вот вернусь, тогда будем запору ломать.
− Хорошо, − поспешил согласиться Макар. − Так не выдашь?
− Нет. Стерегите шибче, и чтоб ни гу-гу никому, − строго произнес Илья и повернул идти к ждавшим его казакам.
− Любо, любо, − приговаривал Макар, крутя колеса чуть позади.
Алена вынесла хлеб-соль на рушнике за двор, казаки стали в строй, Илья поклонился Алене и всем собравшимся старикам и женам, что пришли проводить казаков, поцеловал хлеб. Алена аккуратно завернула хлеб вместе с солонкой и передала мужу.
− По коням! − скомандовал Илья.
Казаки вскочили в седла и поскакали по бурой дороге, оставляя за собой густое облако пыли. Оставшиеся долго смотрели им в след, хотя те уже скрылись за поворотом, и пыль осела, да всё не расходились. А на восходе солнце показало алый свой круг, согревая землю лучами и высушивая ночную росу.
В Калитвенском курене, который заменял церковь, святой отец вел службу. Почти в центре, у иконы Божьей Матери Казанской, стоял, крестясь, сотник М.Н. Кологривов, рядом атаман и есаулы. Курень постепенно, по мере прибытия из дальних куреней, заполнялся людьми, и к концу службы там нельзя было протиснуться, столько нашло казаков и казачек, дюже шустрых вдовушек и ребятишек. После службы было построение на «майдане».
− Неужель все поместились? − не мог скрыть удивления Кологривов, глядя на толпу, высыпавшую на улицу из куреня.
Казаки выстроились ровными шеренгами, блестя начищенными сапогами. У многих на груди были медали за заслуги перед Россией с изображением Петра I. В 1701 году казаки в составе русской армии под командованием Шереметьева участвовали в войне со шведами на территории Финляндии, и выиграли одну из битв. Предводителем донского казачьего полка был казачий полковник Максим Фролов. Там и получили свою награду Василий Ерохин и многие, кто стоял на вытяжку, когда вносили войсковое знамя и другие полковые регалии.
Кологривов поприветствовал казаков и передал благодарность от Государя Петра I, казаки, как положено, прокричали «Любо!» Благодарственную грамоту от Государя Петра Алексеевича читал казак Балагуров Иван, он был еще писарем у Калитвенского атамана. После приветственной речи начались показательные выступления. Казаки показывали свою смелость, владение шашками и копьями, навыки рукопашного боя, демонстрировали умение ездить верхом. Самые завзятые казаки обучили своих лошадей танцевальному шагу. Очень понравилось собравшимся, как Василий Ерохин управлялся со своим Орликом: умело на полном скаку сполз с него на землю, и конь так выверено передвигал ноги, что ни разу не задел хозяина, а когда тот отпустил вожжи и лег на землю, оббежал вокруг, остановился и, постояв над ним чуток, лег тоже рядом, подставив спину так, чтобы Василий мог с меньшими усилиями взобраться на него. Затем с хозяином на спине Орлик поднялся и торжественно сделал еще круг. Кологривов подозвал к себе Ерохина.
− Любо, любо, Василий.
− Рад стараться, ваше благородие!
− Поедешь со мной?
− Рад бы, да дело у меня… − Василий смутился, покраснел, опустил голову.
− Что, как девка, пятнами покрылся, неужто зазноба?
− Ваше высшее благородие, подсобите!
− Что такое?
− Будьте сватом.
− О, рад бы услужить, кто такие?
− Местные, дядько Петро Болдырев.
− Ну, ты там подсуетись, а вечером уладим.
− Согласны?..
− Буду, буду сватом.
Состязания продолжались.
Весть о том, что сам стольник Петра Первого будет сватать у Болдыревых дочку за героя Василия Ерохина, быстро разнеслась по рядам зрителей. Услышав эту новость, Петро Иванович рассердился не на шутку:
− У, лиходей, обвел вокруг пальца! Пойдем, мать, домой, зови Наталку, − и все их родственники потихоньку стали покидать площадь. До вечера оставалось не так уж много времени, а нужно было достойно встретить посланца от самого царя. По местным меркам это было большой честью. А на площади всё шло своим чередом. Под высокими деревьями поставили широкий стол, покрытый дорогим настольником2, и удобную лавку. Возле приполка3 сидел писарь Балагуров Иван и записывал:
«1. Курень Груцынов – 30 шашек; беглых – нет.
2. Курень Забулдыгин – 30 шашек; беглых – нет.
3. Курень Попов – 40 шашек; беглых – нет.
4. Курень Илюхин – 40 шашек; беглых – нет»…
Во главе стола сидел Кологривов с Калитвенским атаманом. А местные куренные атаманы по очереди подходили и докладывали сколько смогут шашек послать на войну со шведами. И каждый уведомлял, что беглых не имеет.
«5. Курень Нижний Ерохин – 40 шашек; беглых – нет».
– А что так мало? – спросил Илью Ерохина Кологривов. – Прошлый раз, я помню, сотню послал.
– Погибло много, – просто ответил Илья и, опустив голову, отошел от стола, пропуская следующего.
– Не серчай, ваше высокородие, год-другой – молодежь подрастет, − успокоил стольника атаман.
− Так, а беглых, значит, нет? − въедливо уточнил Кологривов у Калитвенского атамана.
− Никак нет, ваше высокородие.
− Так и доложим Государю, что у вас беглых нет.

Пробираясь сквозь толпу к своим казакам, Илья заметил дядьку Григория Якушина и направился к нему. Поздоровались, обнявшись.
− Хорошая новость для тебя, дядька Григорий.
− Хорошим новостям каждый рад.
− Только ты того… − Илья огляделся вокруг, − давай вон на завалинку присядем, − и пошел первым, Якушин последовал за ним.
Илья достал кисет, закурили. Их окружили Ерохинские казаки, и все, молча, поглядывали на дядьку Григория.
− Не томи, − не выдержал тот.
− Крепись, дядька, Полюшка нашлась.
− Как?! − старик хватал воздух открытым ртом.
− Жива, жива, − поспешил добавить Илья.
− Правду гутаришь? − по морщинистым щекам дядьки Григория текли слезы.
− У нас она, в куренях.
− Точно так?
− Успокойся, всё ладушки…
− Увидеть бы скорей, а то помру, − Григорий утирал слезы трясущейся рукой.
− О-о, увидишь, и не одну…
− Всё у ней хорошо…
− Магарыч еще поставишь…
− На радостях, − наперебой успокаивали старика рядом стоявшие казаки.
А Григорий глупо улыбался, растерянно посматривал на них, будто не веря ни во что.
− Дедом ты стал вчера, третий раз ужо, поэтому мы её и не привезли сегодня, − продолжал рассказывать Илья.
− Дедом… − прошептал дядька Григорий, не в силах совладать с нахлынувшими чувствами.
Илья повернулся к казакам.
− Дознайте у Груцыновцев, как там что получилось.
Поняв намек, Иван и Миколай растворились в толпе.
− Как же теперь быть-то? − поднялся с завалинки Якушин.
− Да не волнуйся ты так, − Ерохин тоже встал.
− Я поеду с вами.
− Конечно, поедем, всё сам увидишь.
− Нет, я за ней поеду, − слегка дрожащим голосом твердил дядька Григорий. − Надо будет Манечку упредить, − так он называл свою жену, мать Поли.
И словно угадав, материнское сердце само привело. К ним подошла тётка Маня, красивая полная женщина в темном платке. Казаки расступились, пропуская её к Якушину. А он попятился назад, тяжело опускаясь на завалинку.
− Тётка Маня, проходи, присаживайся, − беря женщину за локоть, Илья усадил её рядом с дядькой Григорием. А она во все глаза смотрела на побледневшего мужа.
− Полюшка нашлась, − выдохнул он тихо, словно боялся спугнуть удачу.
− Вчера девкой разрешилась, поэтому мы её и не привезли с собой, − Илья старался успокоить их, рассказывал, что знал. − И еще у ней хлопец Ромка лет осьми и девка поменьше…
− Наталка, − подсказал один из казаков, что стояли поблизости.
− Ой, батюшки! − с испугу тётка Маня всплеснула руками, прижав их потом к груди. − Нашлась моя Полюшка, нашлась! Господи, благодарю Тебя, Матерь Божья… − громко заголосила тётка Маня.
На шум начали подходить люди. Прослышав новость, бабы стали приводить в чувство Маню, и через некоторое время она с мужем уже стояли, крепко обнявшись, и смеялись сквозь слезы.
Дядьку Григория с тёткой Маней подошли поздравить даже Кологривов с Калитвенским атаманом. Все вокруг засуетились, шумная гурьба направилась к Якушиным домой. В саду дядьки Григория поставили столы и лавки под деревьями в тени. С всей станицы сносили угощение, а господарь выкатил из подвала не один бочонок медовухи.
На самых почетных местах сидели Кологривов с атаманом, дядька Григорий, Илья и Василий Ерохины. Груцыновский атаман поведал такую историю:
− С весны стали у нас пропадать кони, никто не мог поймать вора. Вот только на днях хлопцы его выследили. Сильный был татарин, Рэстем, втроем еле скрутили, привели в курени, так он вывернулся и бежать, но хлопцы его догнали и шашками порубили.
− Да… так вот, как всё было, − Илья предложил выпить, все без слов его поддержали.
А за соседним столом гуляли казачки, поздравляли тётку Маню, что сидела меж ними раскрасневшаяся радостная.
− Маманя, пойди принеси мне алый подшалик, − Якушина порывисто сняла с головы темный платок, − а этот подальше заткни, надоел он мне пуще редьки! Ой, бабоньки, давайте за мою доченьку! − она подняла высоко руку с полной рюмкой, и бабы дружно чокались и пили за материнское счастье. А тётка Маня запела душевную:

Простор широк
Донского края:
Там – красота
Земного рая.
В степях раздольных и широких,
С глубин и недр
Силы мощь,
Начало ты своё берешь,
И серебро хрустальных вод
Отцу Дону ты несешь,
Северский Донец!
Ох, наш Северский Донец!..

Песню о родной реке-кормилице подхватили все гости, и пели не казаки и казачки, а их единая русская душа. Голоса то стихали, то нарастали, неся мелодию, как речка волны.
− Вот ты скажи, Михаил Николаевич, − обратился Илья Ерохин к Кологривову, когда разговор о делах государственных да насущных возобновился, − как тут курень оголять, коли татары набеги не прекращають?
− Да, братец, я всё доложу Петру Алексеевичу, − стольник порядком захмелел и общался по-свойски.
− А сколько лошадей они у нас увели!? − злился Груцынов.
− У-у ироды! Со всех сторон на нас прут: там шведы, тут татары… − сердито отплевывался дядька Григорий.
Только Василий сидел, как на иголках, пил очень мало и ревниво поглядывая на брата и Кологривова, переживая из-за каждой выпитой ими рюмки. Илья заметил, что младший волнуется, кивнул Кологривову:
− Глянь, Михаил Николаевич, Василь мой, как блоха по пузу, ёрзаеть.
− Обещали сватать, − огрызнулся Василий обиженно.
− Цыть, мелкота! − Кологривов несильно стукнул кулаком по столу. − Сказал засватаем, значит, засватаем, а коли откажуть, завтра сам Пётр Алексеевич прибудут сватать! − все засмеялись таким самоуверенным словам подвыпившего придворного.
− Степановна, − позвал Илья, и к ним поспешила мать дядьки Григория Васелина Степановна, шустрая бабка.
− Что, соколики мои, прикажете?
− Кваску найдется? − Илья помнил, какой вкусный квас делали в этом дворе.
− А как же, сейчас принесу, − бабуся живо пошаркала в подвал.
− Вот квасок – это хорошо! − обрадовался Кологривов смене напитка. Не гоже было ему показывать местным насколько он пьян. Захмелевшие казаки и казачки всей станицей снаряжали сватов. Всем хотелось угодить стольнику самого царя.