Алёша доплыл до шхуны, цепляясь за «голову Елизаветы» − так они назвали свою находку. Вода была еще холодная, хотелось погреться, и он взобрался на борт, перекинул ногу и уселся на золотые волосы, держась за голову. «Надо перебраться на левый борт, − подумал Алёша, − а этот освободить Егорше, чтоб тоже погрелся». Оглянулся на берег, на Егоршу – тот постепенно погружался в реку, привыкая к холодной воде. «О, гацкий нос – не развернется, − думал он, перебираясь и усаживаясь на левом борту поудобнее. − Ха, уже дедову поговорку перенял», − усмехнулся сам себе Алёша.
«Что-то не то…» − на левом борту золото было свежесрублено, изрядно большой кусок. «Кто?» − сразу промелькнул вопрос, и Алёша съежился от ужаса и достал нож из котомки.
− Ты что? − спросил Егорша, подплывая и усаживаясь верхом на правый борт, но только спиной к голове.
− Тут кто-то был, − сказал Алёша и держал нож наготове.
Егорша вытащил из котомки топор, и тут они заметили две камышинки, торчащие из воды. Кто-то был на корабле. «А ловко придумали», − прошептал Егорша. В одно мгновенье из воды вынырнула голова парня, а руками он старался уцепиться за борт, на котором сидел Егорша. Парень бился совсем рядом и сильно орал.
− Помогите! Помогите! − сзади его за ноги держала рыбья голова, и Егорша не медля с размаха саданул топором по рыбьей голове. Рыбина – а это был огромный сом – мощно била хвостом, вода вокруг стала вся красная от крови.
− Быстро к берегу, − Егорша схватил парня под правую руку, а Алёша под левую и с усилием потащили его к берегу, плывя изо всех сил. Сом держал парня пастью за ноги, но биться перестал, следом за ними тянулись его белые кишки. Алеша почувствовал: что-то еще тянется следом за ними по дну реки, дважды он цеплял ногой за веревку.
− Быстрее, быстрее, − торопил Егорша. И вот он уже – долгожданный берег. На берегу их ждали дед Аникей и Дяба. Они заскочили в воду, помогая освободить парня из пасти сома. На реке твориось что-то ужасное, хищные рыбины, учуяв кровь, метались из стороны в сторону, сильно били хвостами. Все вчетвером быстро подхватили парня вместе с сомом, и стали выносить на берег. К поясу у парня была привязана веревка, и она тянула что-то очень тяжелое по дну реки почти рядом с берегом, а над водой плыла подозрительная камышина. Дед Аникей и Дяба держали сома, стараясь пошире раскрыть ему пасть. А Егорша с Алёшей осторожно вытаскивали парня, освобождая ему сначала одну ногу, потом другую. Штаны были в клочьях, а ноги в глубоких ранах, но кости остались целы. Алеша потянул за веревку и хотел её обрезать ножом.
− Не надо, не режь, − парень напрягся, пытаясь вытащить веревку из воды, и остальные стали ему помогать.
− Дружней, ребята, − бодрил дед Аникей.
Из воды показалась девичья голова с зажатым во рту длинным стеблем камыша.
− Скорей, скорей! − кричал парень, показывая на массивный хвост большого сома недалеко от девчонки. Мужики в одно мгновенье выхватили её из воды, но она тоже не выпускала из рук длинную веревку. Что-то они тянули по дну реки. Собравшиеся дружно взялись и вытащили на мель железный ящик, обросший мхом. Шесть пар глаз с интересом уставились на него, и некоторое время все были в оцепенении.
− Что это такое? − Аня незаметно подошла и с интересом наблюдала за происходящим.
Неожиданно прозвучал выстрел, и все повернули головы на этот хлесткий звук. Рядом с ними стояли, вернее, стоял только один – полный высокий мужчина с ружьем в руках, а другой подъезжал на самодельной инвалидной коляске, перекатывая руками большие деревянные колеса. Он был без ног.
− Всем стоять, это наш ящик. А ну все отойдите быстро, − толстяк указал ружьем, куда все должны отойти.
− Да ты что, добрый человек… − дед Аникей протянул к чужаку руку.
− Назад! Я не привык шутить. В сторону! А вы что копаетесь? − оскалился верзила на парнишку с девчонкой. − А ну быстрее отвязывай веревку.
Все столпились на берегу, обескураженные внезапным появлением незнакомцев. Егорша с дедом Аникеем старались заслонить собой остальных. Алёша, стоя позади Егорши, сжал кулаки и с удивлением почувствовал в правой руке нож – от растерянности совсем про него забыл. Недолго думая, он метнул его в человека с ружьем так, как учил когда-то приёмный отец.
− Ой-ой! − заскулил толстяк, хватаясь за покалеченное плечо, ружье выпало из его руки, глухо выстрелив, но никого не задев. Егорша в прыжке завалил раненого на землю, дед Аникей и Дяба помогли ему, намеревались связать верзилу.
− Папяня! Отпустите папаню! − вдруг завопила девчонка, набрасываясь на них, как дикий зверёк.
− Так, а ну все тихо, давайте разберемся по совести, − заговорил тот, что был на коляске.
− Да кто вы такие? − раздраженно спросил Алёша.
− Надо пацану ноги перевязать, − вклинился в разговор дед Аникей, − и потом по совести будем разбираться, а то он кровью изойдет.
Вид пацана, который постанывал, свернувшись на береговом песке клубком, умерил пыл возбужденных до предела противников.
− Анечка, деточка, живая, − по тропинке к ним ковыляла няня Оля. − Ох, Господи, что же это?.. Кто стрелял?.. Господи, помилуй, Матерь Божья, заступись… − причитала она. Аня кинулась к ней.
− Няня, зачем ты встала?!
− Да как же я могла, когда вас так долго нет…
− О гацкий нос, − дед Аникей с Алёшей и Соней (так, оказалось, звали девчонку) освобождали израненные ноги паренька от лохмотьев штанов.
− Сёмочка, потерпи, − ласково уговаривала его Соня.
Аня сбегала за чистой рубахой и за мазью, припасенной дедом. Раны обмыли свежей водой, наложили мазь на листьях подорожника и забинтовали на полоски порванной Аниной рубахой.
− Папаня, теперь ваша очередь, − но над ним уже хлопотали няня Оля с Егоршей, Дяба и тот, что на коляске. Батя – так его звал Папаня. Соня подсобила и его тоже ловко перевязала.
Теперь, когда раненым была оказана помощь, обратили внимание на здоровенного сома. Он лежал с пробитой головой и распоротым брюхом, все внутренности остались в воде.
− Сёма, как ты умудрился распороть ему брюхо? − спросил Егорша.
− Это Соня, − пацан поморщился от боли, случайно шевельнув ногой. − Когда сом меня схватил, она была за каютой, ниже, чем находился я. Ее он не заметил, а она его увидела.
− Хороша будет из него ушица, − дед Аникей вытер рукавом рот. − Алексей, тащи казаны. Егорша, руби его, гацкий нос, на мелкие кусочки, а куски покрупнее испечем в глине.
− А вы не серчайте на Алёшку, что он вас ножом, это он с испугу, − повернулся дед к раненому Папане.
− Не ожидали вас, сом всех переполошил. Да за Сёмку испугались, а тут еще Сонька со своим сундуком… А что там в нем?
− Сами не знаем, − отозвалась Соня.
− Это тот, что в каюте был, когда мы ныряли, − Егорша с Соней и дедом Аникеем за веревку, наконец, вытащили ящик на берег. − Тяжелый…
− Так, бабы, готовьте уху, − скомандовал Батя, подъезжая ближе к ящику, − а мужики сами разберутся.
− Нет, я не согласна, − Соня нахмурилась и выступила вперед. − Ныряла, значит, ныряла, а теперь уху готовь, когда самое интересное начинается? Ныряли бы сами! А теперь что, опять скажете, мол, маленькая, не доросла еще? Эх, Батя, не ожидала я от Вас… − на глаза Соне навернулись слезы, руки сжались в кулачки.
Одета она была, как мальчишка, мокрая одежда облегала, обрисовывая стройное тело взрослеющей девушки; рыжие волосы, постриженные под мальчика; вздернутый носик, полные губки; и огромные зеленые глаза, которые становились желтыми, когда она сердилась, и голубыми – от радости.
Сёмка был почти копией своей сестры, лишь очи у него были карие, а такой же полногубый и курносый. Солнце клонилось к полудню, а на парнишку было жалко смотреть: рыжие волосенки высыхали сосульками, лоб покрылся испариной, на щеках выступил румянец. По всему было видно, что паренька начало знобить, и он старался умоститься в теньке под деревцем.
Нехорошо себя чувствовал и Папаня. От его воинственности не осталось и следа: раненое плечо болело, повязка пропиталась кровью, левой рукой он придерживал правую.
− Не будем спорить, давайте перебираться к шалашу, − прекратил перепалку дед Аникей. − Вон Сёмке совсем худо, да и Папаня ваш тоже поник, вон кровь так и не остановилась. Так, Алёша, шибче мойте рыбу и в казаны, а сундук мы туда, к шалашу, перетянем, а то неровен час еще кто охочий нагрянет.
Встретившись взглядом с Батей, дед Аникей усмехнулся:
− Ну, гацкий нос, не лотоши, Батя, всё по чести будет, это я тебе говорю.
А Бате не суетиться только и оставалось.
− Эх, где мои ноги и годы… − буркнул он в свои пушистые усы.

***
Батя был старше всех, но в старики себя не записывал, хоть и без ног. Соня дочь ему, а Семен − сын Папани. Дети были от одной матери, разница лишь в два года. Соня родилась, когда Батя воевал с турками. Вернулся калекой, а в доме уже Папаня и Сёмка на лавке пищит рядом с Соней. Мать же сбежала с барином. Так судьба распорядилась, что детей мужики воспитывали вместе. Кто-то из знакомых поведал, что встречал Лиску в Б. Калитве или в Калитвенской, вот они и решили ее найти.

***
На другом берегу реки послышался лай собак и свист. Все притихли, спрятавшись за кусты, и просидели так несколько минут.
− Вроде всё стихло, − дед Аникей махнул рукой Егорше и Алёше, показывая глазами на сундук. Те молча его взяли и понесли к шалашу. Дед Аникей и Дяба под руки повели Сёмку, Соня с Аней поддерживали Папаню, а няня толкала коляску Бати. Папаня обернулся, указывая девушкам на забытые казаны с рыбой, и они вернулись за ними, а Папаня пошел сам. Шли очень тихо, стараясь идти по траве, а не по песку, чтобы не оставлять следов.
Заслон из свежесрубленных утром веток выдавал проход в импровизированный лагерь – листья изрядно привяли. Алёша с Егоршей отвалили ветки, пропуская всех вперед, а потом восстановили заграждение. Вновь прибывшие с интересом осмотрелись вокруг, и остались довольны походным лагерем. Под густыми кронами было прохладно, в листьях макушек дубов играл ветер. Солнце спряталось за тучи, с юга заходила гроза.

− Что будем делать? Костер надо разводить, − спросил Егорша у деда Аникея.
− А как же свист с той стороны? − подошел Алёша, говорили в полголоса.
Все проголодались, и уже никого не занимало, что лежит в сундуке. Дяба с Соней задвинули его в густой куст шиповника.
− Лучше поправляйте ветки и траву, лучше, − рядом ёрзаясь на коляске, не упускал повод покомандовать Батя.
Аня и няня занимались рыбой – обмазывали куски сома замешанной глиной.
− Давайте я вам помогу, − Соня подсела к ним.
− Вон соль, посоли, а мы обмажем, − улыбнулась ей Аня.
− Там еще мясо есть немного, − няня показала на сумку, висящую недалеко на суку, − и тёрн в банке. Заканчивайте, а я приготовлю перекусить.
Собрались мужики вокруг телеги, которая выполняла роль стола. Дед Аникей поставил недопитую бутылку вина с корабля, Алёша принес кружки. Няня разрезала вареное мясо на десять равных частей, разложив их на трофейном блюде со шхуны. А Батя достал сухари из сумки, что висела у него через плечо. Дед Аникей разлил вино так, чтобы выпили все, хоть по глотку, за знакомство.
− Ну, гацкий нос, чтоб без обид, раз так оно повернуло!
Женщины тоже выпили, но немного, закусили мясом с сухарями, а потом тёрном. Няня Оля повернулась к Сёмке:
− Пойдешь в шалаш, отдохнешь?
− А мне можно? − обратился к ней Папаня.
− Конечно. Как кровь, остановилась?
− Да вроде больше не сочится…
− Ну, потихоньку заживет. Вот здесь ложитесь, отдохните. Сёма, возьми жакетку под голову, − няня коснулась лба парнишки, он был горячий. − Надо урину пить.
− Что это, урина? − спросил Сёмка.
− Пописать в баночку и выпить.
Сёмка поморщился.
− Не бойся, вон Дяба на той неделе пил, тоже горел весь − нас же грозой побило.
− Как это? − спросил Папаня.
− Барыньку нашу Анечку мы с Дябой до родни везли, а тут гроза, кони понесли. Молния убила коня, а кобыла оборвалась и убежала в степь. Туда же сгинул и Анечкин Воронок, что за телегой шел. Нас-то Аникей с ребятами от грозы отходили. Я совсем помирала, а Дяба до сих пор не говорит, и с Аней от испуга прямо беда была. Аникею и ребятам дай Бог здоровья…
− Так вот, Дяба урину пил и полегчало, не зря Аникей заставлял, он умный правильный человек, не обидит… Ну, поспите, не буду вам мешать, − няня погладила Сёмку по голове, улыбнулась ему и ушла. От этой улыбки у Сёмки защипало в груди и навернулись слезы. Он моргнул и прикрыл глаза, чтобы не показывать слабость.
«Хорошие вроде люди, − подумал Папаня, − а я на них с ружьем. Ух-х-х… А как же наша повозка? И этот свист еще… Надо Соньке сказать, пусть посмотрит, а то угонят», − засыпая, будто проваливаясь в темноту, думал он.